Восхождение на Эльбрус летом 1913 года
03.02.2021
Летом 1913 года мы намеревались совершить очень обширную и интересную экскурсию по Центральному Кавказу, и, как это почти всегда бывает, удалось сделать значительно меньше задуманного. Целый ряд совершенно непредвиденных обстоятельств сильно помешал нам, и мы выполнили только часть намеченного маршрута.
Много трудов было потрачено в Москве на сборы и снаряжение, так как снарядиться мы хотели по всем правилам альпийской техники, чтобы иметь возможность совершать трудные переходы в горах. К началу июня мы имели все, что нужно для такой экскурсии: палатку, спальные мешки, удобные вьючные мешки, горную обувь, ледорубы, кошки, канаты, запас консервов, походную кухню и т. д.
Наконец, после всех приготовлений я и Раковский 9-го июня покинули Москву и 11-го прибыли в Кисловодск, откуда начиналась наша пешеходная экскурсия.
В Кисловодске, против всех наших ожиданий, нам пришлось потратить массу труда и времени, чтобы найти одну вьючную лошадь с проводником до Урусбиева (*теперь Верхний Баксан. Ред.). Наконец, пользуясь большим стечением горцев на кисловодский Пятницкий базар, нам удалось найти одного кабардинца из Хасаута, который взялся за 21 рубль довезти на своей лошади наши вещи на Баксан.
Сделав последние закупки, мы 14-го июня в 6 часов вечера покинули Кисловодск, направляясь по Березовой балке к речке Кичмалке. Дальнейший путь шел через хребет, являющийся водоразделом между р. Кичмалкой и р. Хасаутом.
Прекрасная погода, дивный горный воздух и виды на величавый Эльбрус, который почти в течение всего нашего пути манил и чаровал нас своею близостью, делали этот путь, сам по себе утомительный и скучный, довольно интересным и приятным.
До самого перевала Кыртык-ауш приходится пересекать целый ряд долин и водораздельных хребтов. Поэтому весь путь состоит из очень большого числа подъемов и спусков и идет по безлесным и безводным кабардинским высокогорным лугам, и только виды на Эльбрус, открывающиеся с вершин этих хребтов, дают полное вознаграждение путнику, утомленному на этих тягучих подъемах.
Мы шли обычной дорогой: через Хасаут, Харбаз, пересекли Малку, и 17-го днем направились вверх по Шаукаму. Погода начинала портиться, когда мы, оставив в стороне речку Исламчат, стали подниматься на перевал Кыртык-ауш. На самом перевале нас застал ураган, сделавший этот легкий перевал довольно неприятным и заставивший нас достигнуть Урусбиева только на следующий день—18-го июня.
Прибыв в знакомый аул, мы направились прямо в дом гостеприимного князя Науруза Урусбиева, где встретили приехавшего несколькими часами ранее нас М. М. Галкина, посетившего долину Баксана с художественными целями. Аул Урусбиево был выбран нами как центральный пункт для совершения наших экскурсий по долинам притоков Баксана. Потом пришлось пожалеть, что пункт этот был выбран слишком далеко от верховьев Баксана и на будущее время я наметил для этой цели Юсеньги.
Главной нашей задачей было восхождение на Эльбрус; мы хотели поправить промах прошлого года и добиться окончательного успеха. Первые дни нашего пребывания прошли в тренировочных прогулках по ущельям Адыр-су и Сылтран-су, после чего мы вернулись в аул и приступили к сборам на Эльбрус. При помощи князя Науруза мы скоро достали двух лошадей: одну для вьюка, а другую для нас, чтобы пользоваться ею поочередно. Этим мы хотели сберечь хоть немного сил перед дальнейшей, довольно тяжелой работой восхождения. О проводниках мы не заботились, так как хотели совершить восхождение без них, взяв только носильщиков для переноски наших вещей до верхнего ночлега; этих носильщиков я рассчитывал найти в Азау.
Оставив большую часть вещей в Урусбиеве, мы взяли все необходимое для этого восхождения и 23-го июня, при добрых пожеланиях князя и его приближенных, покинули этот гостеприимный аул. Наша компания теперь состояла из трех человек, так как к нам присоединился М. М. Галкин, который хотел полюбоваться верховьями Баксана, посмотреть Эльбрус, порисовать на его фирновых полях, не задаваясь целью совершить восхождение на вершину.
Бодро двигался наш караван вверх по долине Баксана. Прекрасная погода, дивные картины, открывавшиеся то в ту, то в другую боковые долины, поднимали наше настроение, и мы, веселые, полные радужных надежд, быстро двигались вперед.
Скоро мы прошли мимо речки Джапыр-тала, в глубине долины которой подымаются угрюмые зубцы Андырчи. Затем миновали Адыл-су, в ущелье которой грозно показались иглы Бжедуха. После маленького отдыха в знакомой казарме Юсеньги мы двинулись дальше, совсем незаметно прошли болотце около Байдаевского поселка, миновали Иткол и к 5 ч. вечера вышли на поляну у Качкаровского коша. Из неё в Терскольское ущелье был виден громадный купол восточной вершины Эльбруса, покрытый фиолетовой тенью; а высоко сзади нас круто ниспадали ледники с массивного Донгуз-оруна. В 5 ч. 40 м. мы вышли из леса и были уже у Азауской караулки.
Желая воспользоваться прекрасной погодой, я не хотел откладывать восхождения, и решил на следующее же утро выступить к верхнему ночлегу, каковой мы хотели устроить на камнях, известных под именем „приюта 11-ти“.
Придя в Азау, я сейчас же приступил к переговорам с местным стражником, и при его содействии мне удалось, наконец, найти двух жителей ближайшего коша, которые бы помогли нам донести наши вещи до „приюта 11-ти“. Нашим носильщикам мы заплатили по 15 р. каждому, причем от Азау до верхнего ночлега и обратно они несли по 1 пуду.
Уладив вопрос с носильщиками, мы принялись за последние приготовления: отобрали более необходимое из взятых вещей, привели в порядок свое снаряжение, зарядили аппараты и, покончив со всем этим, забылись счастливым сном в надежде на удачный исход нашего предприятия.
Прекрасное безоблачное утро разбудило нас, и мы, быстро собравшись, в 7 часов покинули сторожку Азау. Медленно потянулся в гору наш тяжело нагруженный караван; солнце начинало сильно припекать, становилось жарко от теплой одежды и солидной ноши, и мы тихо подвигались вперед, несмотря на сильное желание поскорее добраться до Кругозора.
Наконец в 8 ч. 30 м. утра мы добрались до хижины К. Г. О-ва, расположенной на высоте около 2950 метров у конца ледника Малый Азау, который здесь разделяется на две небольшие ветви. Одна из них, левая, кончается недалеко от Кругозора, а другая эффектным ледопадом обрывается к леднику Большой Азау, немного не доходя до его поверхности.
Следует заметить, что эта хижина не удовлетворяет своему назначению, т.е. не облегчает туристам восхождение на Эльбрус, так как расположена она на высоте всего только 2950 м. и притом в 1,5 часовом расстоянии от такого удобного пункта как Азауская сторожка. При том же остальной участок пути до вершины вряд ли может быть пройден без ночевки где-либо на фирне, так как путь до фирнового поля очень длинен и достаточно утомителен. Целесообразнее было бы построить такую хижину где-либо около Терскольского пика, так как там и высота больше, да и путь до фирна очень легок, не говоря о том, что вершины оттуда значительно ближе, чем от Кругозора.
После небольшого отдыха, сделав ряд фотографических снимков, мы в 9 часов утра выступили выше, поднимаясь по мелкому туфовому песку, который сильно тормозил наше движение.
Миновав этот рыхлый песок, мы перешли на морену и довольно быстро стали подниматься по ней между ветвями ледника Малый Азау. Слева от нас поверхность ледника была покрыта красивыми трещинами, за которыми громоздились ослепительно белые сераки конечного ледопада.
Пройдя по морене около 20 минут, мы вступили на ледник и, легко минуя попадавшиеся трещины, быстро подвигались по его поверхности прямо на север. Дойдя до начала левобережной морены, мы перешли на нее и стали карабкаться на хребет, разделяющий ледники Малый Азау и Гара-баши. Путь здесь идет по громадным, хаотически нагроможденным глыбам и требует осторожности, так как некоторые глыбы, несмотря на свою массу, очень непрочно сидят на своих местах.
После этого скучного путешествия мы выбрались на снеговой участок и, поднявшись по его крутому склону, в 11ч. утра стояли на юго-восточном фирновом поле Эльбруса. После небольшого привала двинулись дальше, направляясь по-прежнему прямо на север. Путь наш шел по рыхлому снегу, в который приходилось проваливаться по пояс или до колена. В особенности было тяжело нашим носильщикам, непривычным к снегу и к тому же тяжело нагруженным. Эта часть фирнового поля в очень многих местах покрыта большими участками камней и скал, лавового происхождения, которые, как островки, раскинулись по необъятной снежной поверхности Эльбруса.
Мы шли, переходя от одной гряды камней к другой, стараясь избегать рыхлого, размягченного солнечным теплом снега. Добравшись до высоты 3850 метров в 12 ч. 45 м., мы устроили довольно продолжительный привал.
Дивный ясный день позволял любоваться прекрасной панорамой, которая начинала развертываться перед нами. Вершины Азау-баши теперь уже были наравне с нами. Громадный трапециевидный Донгуз-орун открылся весь от подошвы до вершины и предстал во всем своем величии. Левее, в легкой дымке полуденного тумана, среди ледяных стен Шхельды и Чатын-тау высилась двухвершинная неприступная Ушба.
В 1 ч. 15 мин. дня мы покинули большую гряду камней и вступили на ослепительно белый фирн, на поверхности которого по направлению нашего пути виднелись только три группы скал. Ближайшая из них и был так называемый „приют 11-ти“, где мы хотели устроить ночлег перед восхождением на вершину.
Длинной вереницей растянулся наш караван. Несмотря на низкую температуру воздуха (+ 3,0°С), солнце сильно пекло и идти было довольно жарко. Наши носильщики отстали от нас: они, отдыхая от утомительного пути, частенько ложились на снег. Снег был уже не такой рыхлый, как внизу, нога проваливалась только до щиколотки или немного выше, подъём шел рядом уступов: то довольно круто вверх, то по совершенно равному почти полю. Идти было легко, дышалось свободно и мы бодро подвигались выше. Наконец, в 2 ч. 50 м. дня мы достигли большой группы скал, место нашего ночлега, конечный пункт сегодняшнего перехода. [Барометр 467 mm., t°— +l,6°C].
Скоро подошли носильщики, радостные и довольные тем, что работа их окончена. Быстро распаковав мешки, мы принялись за приготовление обеда и за приведение в удобный для ночлега вид той площадки, на которой мы находились.
Вскипятив на примусе какао и кофе, мы прекрасно закусили консервами, яйцами, айраном и, покончив с трапезой, стали любоваться необыкновенно величественной картиной Кавказского хребта, из бесчисленных вершин которого в особенности был эффектен Донгуз-орун.
М. М. Галкин, не теряя времени, принялся зарисовывать этюды, Раковский лег отдыхать, а я стал расчищать и выравнивать место для спального мешка.
„Приют 11-ти“, где мы находились, представлял довольно большую площадку, ограниченную с юга и севера высокими скалами.
Площадка эта ровная и очень удобна для постройки здесь хижины. Эта хижина приносила бы громадную пользу туристам, значительно облегчая восхождение на Эльбрус.
Насладившись несказанно прекрасной картиной захода солнца в этом ледяном царстве, мы в 8 ч. вечера забрались в свои спальные мешки, чтобы хоть на несколько часов заснуть перед восхождением на вершину. [Барометр показывал 465 mm., при t = — 1,7°С].
Недолго пришлось нам спать: проснувшись, я увидел, что уже половина двенадцатого ночи, пора собираться. Быстро поднявшись, мы закусили немного, выпили горячего кофе, взяли все необходимое и, подвязав кошки, связавшись веревкой, покинули наших носильщиков , пригревшихся под теплыми бураками. Было 12 ч. 45 м. ночи, и барометр показывал 465 mm., при t°= — 5,0°С.
Путь лежал прямо на север к еле видневшейся в ночной, темноте небольшой группе камней.
Дивная, звездная, морозная ночь. В глубокой темноте не видно очертаний Эльбруса и кажется, что его необозримые снежные поля, поднимаясь куда-то в пространство, сливаются с небом. Тихо; лишь изредка налетит холодный ветерок, обдаст ледяной пылью и опять все спокойно. Мороз крепчал, и становилось холодно оконечностям . Шедший впереди Раковский, желая приберечь свои силы, шел очень медленно и часто останавливался. Я его не торопил, так как времени у нас было много и спешить было некуда. Только от тихой ходьбы и, в особенности, во время остановок низкая температура давала себя чувствовать, и я опасался, как бы не отморозить ноги.
В 1 ч. 30 м. ночи мы достигли ближайшей грядки камней и устроили здесь небольшой отдых минуть на десять. Теперь нам нужно было держаться на следующую, последнюю группу камней, так называемый „приют Пастухова“, но при всем желании увидеть что-нибудь, мы ничего не могли разглядеть в глубокой темноте на едва-едва освещенных слабым мерцанием звезд фирновых полях Эльбруса. Только слабо рисовалась темная осыпь на чуть белеющей восточной вершине. К этой-то осыпи мы и решили направиться, повернув слегка к востоку, чтобы избежать трещин, замеченных нами еще накануне.
Медленно продвигаясь выше и выше, мы совершенно незаметно для самих себя поднимались, пока на высоте около 4500 метров М. М. Галкин не остановил нас, решив спуститься обратно, пока мы еще немного отошли от ночлега. Не задаваясь непременной целью достигнуть вершины, М. М. шел, чтобы испытать свои силы, но недостаточная тренировка и большая доза выпитого на ночлеге крепчайшего кофе вызывали у него одышку и он решил приостановить восхождение и спуститься в „приют 11-ти“, чтобы утром при благоприятной погоде нарисовать этюды с открывавшихся оттуда вершин.
Мы не останавливали его и, простившись с ним в 2 ч. 30 м. ночи, отправились дальше.
Черное, бархатное небо, покрытое блестящими звездами, не могло все-таки освещать нам путь, и в почти непроницаемой темноте мы тихо двигались выше.
Раковский начинал чувствовать себя неважно, жаловался на холод и на коченевшие ноги и просил остановиться на более продолжительный отдых.
Кругом был довольно крутой и гладкий лед, и остановиться было положительно негде; мы надеялись скоро достигнуть „приюта Пастухова“, чтобы там основательно отдохнуть.
В 3 ч. 30 м. ночи достигли каких-то камней. Камни эти видом своим не напоминали мне „приюта Пастухова“ и я почему-то забыв, что до самой вершины нет других скал, думал, что мы отклонились от истинного пути и что „приют Пастухова“ еще впереди. К этому меня побуждало еще показание анероида, но он, как оказалось потом, с высоты 4000 м. стал показывать значительно меньше действительного. Поэтому после очень непродолжительного отдыха мы поспешили дальше, направляясь на видневшийся нижний конец осыпи, спускавшийся с восточной вершины. С каждым шагом Раковский чувствовал все сильнее и сильнее приступы лихорадки и непреодолимую сонливость. Останавливаться подавно было негде, и я подбодрял его, как мог, говоря, что скоро достигнем нижних камней осыпи.
Долго мы шли по крутым ледяным склонам восточной вершины. Уже взошла прекрасная Венера и начинало слегка розоветь на востоке, когда мы приблизились к темным камням, покрывавшим конус восточной вершины. Раковский просил дать ему заснуть хоть на 10 минут, жалуясь на необыкновенное желание сна и на замерзающие ноги.
Я растер Раковскому ноги коньяком и снегом и он, получив облегчение, тотчас же заснул крепким сном.
Было 5 ч. 20 м. утра и высота места около 5300 метров, уже начали золотиться бесчисленные вершины Главного хребта, раскинувшегося огромной, застывшей холодной массой перед нами.
Дивные картины развертывались предо мной. Вот загорелась раньше всех Донгуз-орунская группа; там в тумане заалела семья Безенгийских великанов. Вот солнце бросило свои лучи и на маковку Эльбруса, а он, загораживая своей исполинской массой солнце, отбросил гигантскую синюю тень на весь Западный Кавказ...
Невозможно передать всего величия и красоты этого незабвенного утра. Долго сидел я, как зачарованный и, дрожа от холода, любовался этой картиной. Температура дошла до минимума, термометр показывал —14,0°С.
Дав Раковскому вволю выспаться, я разбудил его в 6 ч. 50 м. утра и мы, закусив замерзшими яйцами, в 7 ч. двинулись дальше, поднимаясь по снеговому склону восточной вершины параллельно осыпи. Вскоре совсем недалеко показались южные скалы западной вершины.
Мы перешли на осыпь и, идя довольно далеко друг от друга, стали пересекать ее, выбирая каждый наиболее удобный для себя путь.
Уже солнце поднялось высоко и своими теплыми лучами начинало немного пригревать после морозной ночи.
Пройдя осыпь, я повернул на лед и, изредка вырубая ступени, поднимался все выше и выше, находя этот путь гораздо удобнее, чем путь по осыпи, по которой продолжал подниматься Раковский. Перейдя снова на мелкие камни, я почувствовал, что вершина уже близко, и стал кричать отставшему Раковскому, чтобы он приободрился, так как до конечной цели осталось несколько десятков метров. Быстро я стал подниматься по камням и вскоре увидел снежный вал, венчавший осыпь. С удвоенной энергией я устремился вперед пока в 9 ч. вышел на вал, за которым опять следовал небольшой участок, покрытый мелкими камнями, над которыми высилась небольшая снежная шапочка. Наконец в 9 ч. 15 м. утра 25 июня я стоял на снежном возвышении, на высшей точке восточной вершины Эльбруса.
Достигнув вершины, я сейчас же стал искать здесь следы пребывания человека; в нескольких шагах от меня возвышалась небольшая груда мелких камней, которую я принял за тур, сложенный кем-либо из восходителей. Раскопав камешки я действительно нашел цилиндрическую коробку из-под консервов, в которой находились 3 записки:
- 1. Открытое письмо Дубянского—Лысенкову от 7, VI, 1907 г., очевидно оставленное Лысенковым в знак своего восхождения в 1907 г.
- 2. Какая-то телеграмма (1907 г.) за подписью „Касперович“, которая неизвестно кем и когда оставлена на вершине.
- 3. Визитная карточка de Ramm’a с припиской фамилии Hug’a со всеми данными в момент восхождения.
Вот и все что лежало в туре, находившемся на восточной вершине Эльбруса. (*Интересно знать, где записка В. В. Дубянского, положенная, по его словам, в коробку поверх „карточек“ de Ramm’a.)
Положив туда свою карточку, я отправился разыскивать другие следы прежних туристов, как то: записки Дубянского, ледоруб Лысенкова, термометры Пастухова и пр. Кроме того мне хотелось подробнее осмотреть вершину и полюбоваться открывавшимися видами.
Вершина представляет довольно большую, но очень неглубокую воронку, окаймленную с юга, запада и севера невысоким снежным валом, имеющим на своем протяжении 3 возвышения. Первое есть высшая точка вершины; второе, представляющее небольшой снежный холмик, находится как раз там, где вал начинает повертывать на восток, и, наконец, третье скалистое возвышение, находится на восточном конце вала.
Обойдя вал по всей длине, я тщательно осмотрел все и в особенности долго пробыл на крайнем скалистом обрыве, откуда открывалась чудная картина на истоки Малки, Кабардинское плато и степи Кубанской области. Между прочим, эти скалы представляют прекрасное естественное основание для постройки здесь метеорологической будки.
Спустившись со скал, я пересек воронку и вновь поднялся на высшую точку, где нашел Раковского пришедшего туда несколькими минутами после меня и отдыхавшего у каменного тура.
Вновь вынув жестянку, я показал ему находившиеся там записки и, положив туда же его визитную карточку, хотел приступить к подробному фотографированию вершины, но к великому сожалению, я оборвал предохранительную полоску у пакета пленок и не мог использовать ни одной из них. На высшей точке вершины удалось сделать только один снимок.
Несмотря на низкую температуру воздуха (—8°,0 С), на солнышке было довольно тепло, и мы, погревшись, незаметно для самих себя задремали и проспали около 50 минут.
Хотя высота была значительная (5600 м.), но я чувствовал себя превосходно и не испытывал никаких признаков горной болезни. Западная вершина была так близка, так легко доступна, что у меня явилась мысль спуститься на седловину и подняться на западную вершину, но Раковский, чувствуя слабость и усталость, отказался от этого предложения и в 11 ч. дня мы начали спускаться к „приюту 11-ти.“
Спустившись на несколько десятков метров по осыпи, мы вышли на ледяной склон и решили идти напрямик в „приют Пастухова“. Связавшись веревкой, я только что хотел двинуться вниз, как по своей неосторожности поскользнулся и быстро полетел вниз по крутому ледяному склону, увлекая за собою Раковского. К счастью, у него веревка развязалась, и он успел остановиться вовремя; я же, тщетно ударяя ледорубом в твердый лед, не мог удержаться и с увеличивающейся скоростью летел все ниже и ниже. При одном из таких ударов я потерял ледоруб и, не имея уже никаких средств для спасенья, страшно быстро катился на камни. На камнях, где, наверное, нашел бы себе смерть, я к счастью получил спасенье. После нескольких полетов в воздухе, после нескольких сильных ударов я остановился и, благодаря мягкой, теплой одежде не получил никаких серьезных повреждений; только сильная боль во всем теле мешала передвигаться.
Дождавшись Раковского, я взял у него ледоруб и медленно начал спускаться к „приюту 11-ти“. С большим трудом я добрался туда. Здесь с радостью встретили меня М. М. и носильщики и засыпали вопросами о восхождении, о самой вершине и о моем падении.
Между прочим, горцы вообще не верят в возможность достижения вершин Эльбруса, теперь же носильщики имели возможность в бинокль смотреть на наше восхождение до самого последнего момента, когда мы скрылись на вершине.
Скоро подошел и Раковский, которому необыкновенно тяжело было спускаться без ледоруба. Немного позавтракав, мы быстро собрались и стали спускаться в Азау. Эльбрус уже скрылся в облаках, и надвигавшиеся тучи постепенно закрывали Главный хребет. Снег размяк настолько, что нога проваливалась по колено и выше. В особенности трудно было передвигаться мне со страшной болью во всем теле. Только благодаря постоянной помощи М. М. Галкина и Раковского, удалось, наконец, к вечеру добраться до Азау, где я принужден был остаться до своего полного выздоровления.
Благодаря хорошему уходу я быстро поправился, и после трех дней пребывания в сторожке Азау мы вернулись в Юсеньги, посетили прекрасное ущелье Шхельды и Шхельдинский ледник. Время не позволило нам пробраться по леднику до Шхельдинского перевала, ведущего в Сванетию. Мы ограничились лишь тем, что достигли верхней части ледника и стены Шхельды-тау, и, вернувшись к концу его, поставили метки по инструкции И. Р. Г. О-ва. В тот же день 30-го, мы вернулись в караулку Адыл-су и, забрав свои вещи, к вечеру пришли в Урусбиево.
***
Успешный исход нашего восхождения позволяет мне сделать несколько заключений.
Во-первых, мне кажется, что вторая половина июня удобна для восхождений на Эльбрус, так как в течение этого времени в горах стояла удивительно постоянная погода, гораздо более удобная, чем в июле того же года. Снега, правда, было много, но особенных неприятностей он нам не причинил. Наше восхождение, самое раннее из всех восхождений на Эльбрус, досталось нам, несмотря на это, легко, при наличности некоторой тренировки перед Эльбрусом.
Во-вторых, нашей удаче мы обязаны ночлегом в „приюте 11-ти“, а не в Кругозоре, как в прошлом году. Сохраняя за Кругозором значение приюта для туристов, посещающих верховье Баксана для того только, чтобы полюбоваться видом на Эльбрус, и не желающих делать восхождения на вершину, замечу, что первой необходимостью является постройка какого-либо приюта на высоте 4100 метров, чтобы большинство серьёзных туристов могли там перед восхождением на вершину провести ночь или переждать непогоду.
И, наконец, в-третьих, для успеха восхождений на Эльбрус необходимо в долине Баксана организовать кадр надежных проводников и носильщиков, установив за их труд определенную таксу. Тогда восхождение на Эльбрус будет доступно широкому кругу туристов, и эта интересная вершина будет также часто посещаема и так же хорошо изучена, как массивный Казбек. А все это поведёт к надежной установке на высшей точке Кавказа серьезной метеорологической будки, значение и ценность которой неоспоримы.
Источник: Ежегодник Русского Горного Общества, Москва, 1914. С.Я. Голубев. Экскурсии по Центральному Кавказу. С рисунками и картами. Восхождение на Эльбрус
Комментарии ()